О том, насколько в средневековом европейском праве норма могла не совпадать с практикой, легко судить по материалам, касающимся сексуальных преступлений сарацинок-подданных христианских королей на Пиренейском полуострове. Речь идет прежде всего об обвинении мусульманок в сожительстве с христианами. Сексуальные контакты между христианами и иноверцами запрещались европейским христианским правом. В землях Арагонской Короны в XIV в. не действовало единой установленной властью нормы, достаточно было общих положений канонического и местного права. Мусульманское право, в том числе в той своей форме, которая бытовала на землях Арагонской Короны в XIV в., квалифицирует внебрачные сексуальные отношения как одно из тяжких преступлений. В соответствии с нормами кассического шариата прелюбодеяние должно было караться побиванием камнями, а распутство — 100 плетей; допускались и другие виды наказания — например, изгнание сроком на один год. «Книга Сунны и Шариата мавров», судебник, составленный в одном из сеньориальных владений Валенсийского королевства в XV в., свидетельствует о сохранности этих норм. Однако на практике суровые наказания в отношении мусульманок, обвинявшихся в связях с христианами, как правило заменялись обращением в рабство в пользу казны. Наиболее серьезный мотив для введения такой практики, открывавшей возможность эксплуатации человеческих ресурсов и получения денежного дохода от выкупа, был у центральной власти и у ее должностных лиц. Корона внимательно и настойчиво отслеживала случаи сексуальных преступлений мусульманок с христианами. Такие дела, даже если изначально они проходили по ведомству суда кади, изымались оттуда и в качестве тяжких и смешанных направлялись в инстанции более высокого статуса: в суды высокопоставленных королевских официалов или самого короля. Рассмотренный в статье сюжет позволяет сделать вывод о том, что в средние века дихотомия нормы и практики могла возникала в результате того, что власть сама была заинтересована в создании новой правовой практики, которая бы формировалась как обычай и имела статус обычая, а не писанного установления.